Мой отец был красивым видным мужчиной: высокий, статный, с хорошей осанкой; сам шил себе одежду и даже обувь. Мне нравилось гулять с ним. Помню случай. Нас несколько детей, мы вышли к центральной улице большого села, сели на высоком откосе и наблюдали за жизнью на дороге. Вот показались двое мужчин – один из них привлек наше внимание – высокий, красивый, в светлой рубашке. При их приближении я узнала в нем своего папу, радостно побежала к нему навстречу, он взял мою ручку в свою большую ладонь. Я шла рядом с ним, меня распирала гордость.
Папа был портным, умел также шить обувь. Вечерами шил на заказ суконные полушубки, брюки, учил этому своих младших родственников, которые временами жили в нашем доме. Днем он ходил на службу. Это была нетрудная работа: секретарь в военкомате, секретарь в прокуратуре – он знал грамоту, гордился своим каллиграфическим почерком. Слова “секретарь”, “прокуратура” завораживали меня, и я, с гордостью говорила своим сверстникам, где и кем работает мой папа. На службе ему была выдана служебная лошадь и двуколка. Какое же это было счастье – сидеть в этой удобной прекрасной двуколке, просто кататься или ехать к глубокому колодцу, на другом конце села.
Отец пришел в Лазовск из маленькой, чисто украинской деревушки Петропавловка, находящейся в 10 км. В этой деревне он родился. Его отец, Сикора Иван Ильич, погиб на фронте первой мировой. Мать осталась с двумя детьми, затем вышла замуж и родипа еще шестерых дочерей.
Беднота была ужасающей. Зиму все дети проводили на печи в тесной избе с маленькими окнами на подстилке из соломы. Чтобы выбежать по нужде на улицу на всех была одна пара непонятного размера обуви, иногда приходилось выбегать босиком по снегу. Жили, конечно, впроголодь. Когда в деревне появилась церковно-приходская школа, отец был уже довольно большим мальчиком. Порядки в школе были строгими: за каждую провинность детей били линейкой по ладоням и ставили в угол голыми коленками на кукурузу. Однако отец всю жизнь с благодарностью говорил об учителе-румыне за то, что тот научил его грамоте, приучал к дисциплине. Ему очень хотелось учиться, вырваться из нищеты, но дальше начальной школы в ту пору возможностей не было.
Случилось, что уже довольно взрослого Антона определили в подмастерье к еврею-портному в соседнюю деревню, где он и научился шитью, а заодно и сапожному делу. Владение ремеслом помогло ему затем “подняться” и даже помогать своей семье: в первую очередь он пошил своей маме и шестерым сестрам новые ботинки.
Так появился в центральном селе высокий, красивый юноша в красивом костюме, в рубашке с галстуком и с гитарой; а еще у него были такие вещи как зонтик и даже галоши к ботинкам. Но главное, он был “мастеровым” – завидный жених. Не сразу, конечно, но он сумел покорить сердце неприступной гордячки Клавы Бац.